Пьетро Аретино, то есть уроженец Ареццо, родился в 1492 и умер в 1556. Он был незаконорожденным сыном плотника и в его жизни было все: бродяжничество с 14 лет, обучение на переплетчика (выгнали), на художника (выгнали, он посмел изобразить Марию с лютней), обучение в университете (тоже выгнали за вольнодумство и были неправы, на Бога он не покушался, а вот на церковь да, было).

В творчестве Аретино тоже было всякое. Он мог писать похабные сонеты и сонеты в духе Петрарки, судя по всему, то и другое совершенно искренне, высмеивать папский двор и писать трогательные религиозные трактаты, он продолжил "Неистового Роланда" Ариосто, писал пьесы. Он нашел полное взаимопонимание с художниками и скульпторами, неплохо разбирался в искусстве, при случае, даже вел переговоры с клиентами Тициана, а также стал одним из первых журналистов и первым человеком, который жил - и роскошно жил - на гонорары.
Свою карьеру Аретино начинал в доме одного из римских банкиров, но очень быстро стал самостоятельным. Если его пытались задеть, он отвечал на обиду острой эпиграммой, сатирой, подчас безжалостной. Аретино стали бояться, так как он имел привычку вытаскивать на свет то, что многие знали, но вслух не говорили. Аретино не боялся высмеивать даже папский двор и делал это очень, очень эффективно. Правда, иногда приходилось спасать бегством от убийц, но это ничуть не устрашало Пьетро. Он намеревался найти место под солнцем и не стеснялся в средствах.
В 1525 году Аретино вновь был вынужден покинуть Рим из-за скандала связанного с публикацией сонетов Аретино к рисунком Джулио Романо, которые принято называть порнографическими. Но, строго говоря, в такой оценке был некоторый перебор. В античном искусстве, от которого все эти деятели Ренессанса были в восторге, подобных изображений было множество, да и сонеты Аретино не сильно отличались от многих пассажей Бокаччо или Рабле. Джулио Романо вовремя покинул Рим, так что гнев папы обратился на гравера - Маркантонио Раймонди. Раймонди был брошен в тюрьму, за него многие заступались, но Аретино уверял, что именно его заступничество стало решающим.
В красноречивом послании к хирургу Баттисто Цатти Аретино писал: "После того, как я добился от папы Климента свободы для Болонца Маркантония, который находился в тюрьме за то, что награвировал на досках "16 любовных позиций", у меня возникло желание увидеть изображения, причину того, что по жалобе Гиберти замечательный художник должен быть отдан на муки… И поскольку древние и новые поэты и скульпторы смели писать и ваять, порой для развлечения дарования, непристойные вещи, как в палаццо Киджи, об этом свидетельствует мраморный сатир, пытающийся изнасиловать мальчишку, не написать ли мне вдобавок еще сонеты, которые будут помещены снизу {фигур}. Их похабность я смиренно хочу посвятить притворщикам, отделив себя от дурного суждения и грязного обычая, который запрещает очам то, что им наиболее нравится. Что дурного в том, чтобы видеть, как мужчина ложится на женщину? Значит, животные свободнее нас? Мне кажется, что {эта} вещь дана природой для сохранения ее самой, должен ли я носить ее на шее, как подвеску, или на берете, как медальон, ибо это та вена, из которой проистекают реки народов и та амброзия, которую пьет мир в торжественные дни. Она создала вас, первого хирурга из ныне живущих. Создала меня, который лучше хлеба. Произвела… тицианов, микеланджелов; за ними — пап, императоров и королей, прекрасных девушек, наипрекраснейших дам с их "святая святых": поэтому им следовало учредить выходные дни и посвятить ночные бдения и празднества, а не замыкать с толикой хлеба и питья. Рассмотрев все это, я запечатлею натурально в стихах позы сражающихся".
Ну и запечатлел. Вот, у примеру:

М: Поскорей предадимся страсти, душа моя,
Ибо именно страсть предначертана нам Судьбою:
Я влеком твоим лоном, ты — удом, готовым к бою,
А без них за весь мир и медяшки не дал бы я.
Если б можно было сливаться за гранью небытия,
Заласкали друг дружку до смерти мы с тобою,
Посмеялись бы вдоволь над ерундою —
Той, что Еве с Адамом в раю внушила змея.
Ж: Ах, конечно, кабы они не съели,
Эти робкие воры, запретный плод,
Никого бы стыд не терзал в постели.
Но оставим пренья! Ворвись в мой грот:
Пусть взорвется сердце, чтоб в нем зардели
Те хмельные гроздья, что страсть несет.
М: Ах, душа моя! В этом славном деле
Я готов использовать кроме пушки,
Также мощные ядра моей игрушки.



Книга имела потрясающий успех, и хотя все началось с рисунков Джулио Романо, книгу стали называть "Книгой Аретино". Она продавалась мгновенно, что в Италии, что во Франции, что в других странах. Но вот Аретино предпочел вкушать славу в Венеции. Дело было не только в роскоши этого города, но и в правосудии и духе свободы. На Аретино из-за его памфлетов нередко покушались, а в Венеции убицам было неуютно.
Не случайно Аретино писал: «Там я обогащу свою нищету её свободой. Там по крайней мере ни фаворитам, ни фавориткам не дано власти убивать бедных людей. Только там правосудие держит весы в равновесии. Там страх перед чьей-нибудь немилостью не вынуждает нас поклоняться вчерашнему паршивцу»... «Это — святой город и рай земной… Что до меня, то я хотел бы, чтобы после моей смерти Господь превратил меня в гондолу или в навес к ней, a если это слишком, то хоть в весло, в уключину или даже ковш, которым вычерпывается вода из гондолы. Ещё он говорил: «Я свободный человек милостью Божьей. Я не иду по следам Петрарки или Боккаччо. Мне хватает моего собственного независимого духа».
Очень быстро короли, папы и прочие сеньоры поняли, чем проще платить Аретино, чем пытаться его убить. В Венеции не забалуешь. Аретино называли мерзавцем, вымогателем, человеком без совести и вруном. Даже такой исследователь, как Лосев, повторил обвинения врагов Аретино, но в том-то и дело, что Аретино не врал. Вскоре покушения на Аретино, как на "секретаря мира", стали считаться просто неприличными. С Аретино нужно было договариваться.
Реванш враги взяли после смерти Пьетро. Все его труды были занесены в Индекс запрещенных книг. И вы что думаете, это как-то помогло врагам?
Нет.
Загонять джина обратно в бутылку было уже поздно.