суббота, 18 сентября 2010
Очень часто, читая отзывы поклонников сериала «Красная капелла», я ловил себя на мысли, что за перепетиями шпионского поединка и восхищения той или иной остроумной фразой героев сериала, зрители забывают, во имя чего жили и умирали реальные люди, которым был посвящен сериал. И мне захотелось рассказать о них хоть немного.
Они никогда не называли себя «Красной капеллой».
читать дальше Они не были разведчиками, во всяком случае, разведчиками профессиональными. Они просто ненавидели фашизм и делали все, чтобы он рухнул. Они принадлежали к самым разным слоям общества: рабочие и аристократы, ученые и студенты, солдаты и офицеры. Они распространяли листовки и даже отправляли их на фронт, снабжали деньгами, одеждой и документами тех, кто скрывался от гестапо, и, конечно, вели разведовательную деятельность. Харро Шульце-Бойзен, один из руководителей организации, помогал важной информацией еще республиканской Испании, был автором двух самых ярких памфлетов против фашизма: «Наполеон Бонапарт» и «Будущее Германии в опасности».
«Красная капелла» была раскрыта в 1942 году и первые казни состоялись в тюрьме Плетцензее перед рождеством того же года.
Вот отрывок из воспоминаний священника, который провожал осужденных на казнь:
«Перед рождеством 1942 года в Плетцензее казнили одиннадцать человек, среди них было три женщины. Предстоящая казнь была окружена непроницаемой тайной. Власти не предупредили даже меня, тюремного священника, которому надлежит выполнять христианский долг и напутствовать уходящих из жизни. Я случайно узнал о предстоящем печальном событии и поспешил в тюрьму...
<...> Я ходил из камеры в камеру, спрашивал, могу ли быть чем полезен.... Но мои слова оказались ненужными. Осужденные держались спокойно, вступив уже в состояние отрешенности, готовые перешагнуть границу между жизнью и смертью.
Может быть, единственное исключение составляла Либертас Шульце-Бойзен... Ее я посетил первой. Мои слова долго не достигали ее слуха. Либертас что-то шептала, принималась писать письмо, потом снова начинала рыдать, уронив голову на руки. Потом она стала прислушиваться к моим словам и вдруг заговорила сама... Кроме близости
смерти ее угнетало еще что-то другое. В порыве отчаяния она призналась мне, что тревожило ее душу. «Кому, кому можно верить?! Сегодня мне сказали, что Гертруда
Брайер, с которой я подружилась, которой доверилась в тюрьме, - сотрудница
гестапо... Зачем они сказали мне об этом!»
Да, это было жестоко, сказать Либертас перед смертью, сказать, чтобы окончательно добить, поразить в самое сердце. Об этом написала она матери в предсмертном письме и дала мне прочитать. Позже мне удалось собрать почти все письма, написанные осужденными в тот беспросветный декабрьский день...»
Вот еще:
«До конца своих дней я не перестану поражаться величию духа людей, с которыми я провел последние часы их жизни в тюрьме Плетцензее. В то утро Харро Шульце-Бойзен
написал стихи и спрятал их в камере, перед тем, как его увели на казнь. Он завещал их соседу по камере, который, уходя на казнь, передал их другому узнику. Последний узник, знавший о стихах Шульце-Бойзена, вернулся после войны в Берлин и среди развалин тюрьмы на Принц-Альбрехтштрассе нашел стихи-завещание Шульце-Бойзена. Вот несколько строф из его предсмертных стихов:
Сирены вой в тумане
И стук дождя в стекло -
Все призрачно в Германии,
А время истекло...
Да, жизнь была прекрасна...
За горло смерть берет,
Но смерти неподвластно,
Что нас влекло вперед.
Не убеждают правых
Топор, петля и кнут.
А вы, слепые судьи, -
Вы не всевышний суд.
А вот посвящение на книге Горького, которую Шульце-Бойзен подарил сестре:
«Тик-так!.. Тик-так!... Человеческая жизнь коротка до смешного... С тех пор как люди существуют на нашей земле, они умирают. У меня было достаточно времени, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Сознание того, что твой долг выполнен, может спасти человека от страха перед смертью. Често и мужественно прожитая жизнь — залог
спокойной смерти.
Да здравствует Человек, хозяин своих поступков и устремлений, сердце которого охватывает всю боль мира! Ничто не остается от человека, кроме его поступков. Вечно
живут только мужественные, сильные духом люди, посвятившие себя служению свободе, справедливости и прекрасному. Это они освещают жизнь таким ярким и мощным светом, что прозревают слепые.
Не щадить себя — наиболее прекрасная и благородная мудрость на земле!
Декабрь 1941 года. Харро»
"В моих воспоминаниях, - говорил священник Пельхау, - доктор Арвид Харнак встает как живой. С ним, как и со многими другими узниками, я встречался раньше, еще в то время, когда он находился под следствием, и поэтому нам легче было разговаривать в его последнем пристанище, в камере смертника. Он встретил меня мягкой задумчивой улыбкой, как доброго знакомого. Доктор Харнак начал с того, что попросил меня прочитать стихи Гёте. "Лучше из "Фауста", - сказал он, - из "Посвящения", если вы помните..." Я помнил начало:
Вы вновь со мной, туманные виденья,
Мне в юности мелькнувшие давно...
Из сумрака, из тьмы полузабвенья
Восстали вы... О будь, что суждено!
Арвид Харнак задумчиво слушал, и на его лице блуждала улыбка далеких воспоминаний... Он сказал мне, что всегда был готов умереть за свои убеждения, но, к сожалению, этой жертвой Германия не будет спасена, режим не будет сломлен. Он считал, что душа немецкого народа опустошена Гитлером и его приспешниками... Он сказал, что последней книгой, которую еще утром читал в тюрьме, была книга Платона "Защита Сократа". До последнего часа Арвид Харнак оставался ученым, исследователем. Он просил меня позаботиться о судьбе его записок, которые делал в тюрьме. Они были посвящены проблемам плановой экономики..."